Еврокомиссар по юстиции Дидье Рейндерс (Didier Reynders) 5 июля в интервью заявил:

"Мы расследуем международные военные преступления, преступления против человечности, возможен геноцид. Поддерживаем Генеральную прокуратуру Украины. Я работаю – и с Ириной Венедиктовой, и Андреем Костиным – всё время с начала войны. Мы оказываем Украине финансовую поддержку, техническую поддержку, экспертизу, судебно-медицинских экспертов, потому что в Украине основные расследования еще продолжаются. На сегодняшний день мы уже проанализировали более 90 тысяч инцидентов.

Вместе со всеми странами-членами мы ищем пути, как обеспечить лучшую координацию всех процессов. Мы держим тесный контакт с прокурором Международного уголовного суда (МКС) Каримом Ханом. Они уже приступили к расследованию по Украине. Уже расследуется вопрос депортации 20 тысяч украинских детей.

В качестве реальной помощи мы построили новую защищенную базу данных Евроюста – Агентства Европейского Союза по вопросам сотрудничества в сфере уголовной юстиции [европейского агентства, сотрудничающего с судебными и полицейскими органами стран-членов ЕС]. Мы изменили регламент Евроюста за очень короткий промежуток времени прошлого года, чтобы иметь полномочия сохранять все доказательства, собранные в ходе различных расследований. Это позволит прокурорам обмениваться ими: сегодня, в следующем месяце, году или даже десятилетии…

Мы создали Международный центр преследования преступлений агрессии в Украине (ICPA).

И параллельно мы работаем над созданием грядущего трибунала. Я знаю о просьбе президента Зеленского провести специальный международный трибунал. Нам еще предстоит увидеть реакцию стран-членов ЕС, а также Большой семерки. На этой неделе я отправлюсь в Токио, чтобы принять участие в заседании G7, где мы с министрами юстиции продолжим обсуждать возможные пути развития этого вопроса.

Я хочу подчеркнуть, что речь идёт не только о российских преступлениях – это сигнал для всех возможных агрессоров в будущем, в других странах мира. Мы впервые приступаем к этим процессам, пока война еще не завершена, и российская армия находится в Украине.

Отвечая на этот вопрос [Каким вы видите предстоящий трибунал над Путиным?], я бы провел аналогию с Олимпийскими играми или любыми соревнованиями, где почти равны награды – золотая и серебряная.

Так вот, золотая медаль – это Международный уголовный суд. Вот почему я обращался ко всем странам-членам ЕС, к министру юстиции Великобритании – с просьбой подготовить поправки в Римский устав для расширения компетенции МКС.

И я всегда говорил, что Украине важно ратифицировать Римский устав, чтобы быть частью Международного уголовного суда.

Приведу пример. Вы знаете, что мы иногда отправляем миротворческие миссии от ООН в страны Африки. Но это не значит, что мы застрахованы от совершения военных преступлений собственными же "голубыми шлемами". Поэтому в ООН мы решили организовать расследование преступлений против детей, женщин, гражданского населения в ходе таких миссий. Мы знаем, что военные преступления в Украине совершают именно россияне. Но в этой войне и вы должны показать, что открыты.

Я постоянно слышу положительную реакцию на это требование. Но до ратификации дело до сих пор не дошло, хотя это очень важный шаг, чтобы показать, что мы участвуем в одном международном процессе.

Серебряная медаль – это специальный трибунал – это запрос Украины, запрос президента Зеленского. Вы должны знать, что организация такого процесса займет много времени. И на этот счёт ведется много дискуссий.

Это не тот вопрос, который решает Еврокомиссия, но мы открыты для этого. Впрочем, в воздухе висят вопросы: почему не гибридный трибунал, то есть одновременно с украинскими и международными судьями, с применением украинского законодательства? Но это другой путь.

Сейчас мы обсуждаем все возможные варианты развития событий, чтобы узнать, какой вариант лучше выбрать. Я пока не имею чёткой позиции всех стран-участниц на этот счёт.

Но ещё раз скажу, что ратификация Украиной Римского устава поможет показать, что у вас есть реальное желание участвовать в международной системе расследования международных преступлений. Я много раз повторял это вашему президенту, министру Кулеби, Генеральному прокурору.

Да, я понимаю, что основная сложность в этом [расследования международных преступлений может навредить уже непосредственно украинским военным]. Но я также понимаю, что организация защиты своего государства, контрнаступление – не военные преступления. Есть чёткие определения, которые действительно считают военным преступлением. Они вероятны на войне. Мы вместе с Международным уголовным судом готовы организовать все возможные расследования.

Второе препятствие заключается в необходимости изменить украинскую Конституцию. Посмотрим – я не знаток вопросов конституции Украины, но нам нужно решить эти юридические вопросы. Я знаю, что существует ряд нюансов, которые сложно или даже невозможно устроить во время войны.

Однако, я вам скажу, что, например, на Кипре, в связи с продолжающейся до сих пор оккупацией части острова Турцией также существуют некоторые положения в конституции, которые невозможно изменить [которые могли помешать ратификации Римского устава], за исключением каких-либо экстренных ситуаций . Но Кипр таки ратифицировал Римский устав. Итак, существуют те или иные пути решения определённых вопросов.

Сейчас для Украины очень важно заручиться максимально широкой международной поддержкой. Если вас поддерживает только часть стран, способных что-то сделать, но не другие – это конец большой коалиции.

В Европейском Союзе, обсуждая санкции, нам всегда удавалось добиваться единодушия. И вы видели, что при голосовании на генеральной ассамблее ООН было возможно привлечь 140 голосов во время некоторых голосований. Мы постоянно проводим дискуссии с разными партнерами по всему миру: странами Латинской Америки, Африки и Азии, чтобы убедить их поддержать создание, принять участие, а затем проголосовать за резолюцию в ООН и т.д.

И для трибунала необходимо то же самое. Очень важно иметь настоящую очень большую поддержку. Если участников коалиции будет немного, будет сопротивление и с российской стороны: Россия, со своей стороны, также заручится поддержкой своих друзей: возможно, Северной Кореи, Сирии, Ирана... А это очень опасно.

На этой неделе приступил к работе Международный центр по преследованию преступлений агрессии в Украине. И потому единственный отсутствующий пазл теперь – это трибунал. Но мы уже работаем над тем, чтобы собирать и хранить доказательства и готовить обвинения.

Я хочу убедиться, что все участники военных преступлений, преступлений против человечности и агрессии до конца своей жизни будут рисковать оказаться на скамье подсудимых. Возможно, на следующей неделе, месяце, году или через одно или два десятилетия – я не знаю, но – мы отдадим правосудию всех преступников. Это начинается сейчас и будет продолжаться дальше.

Мы продолжаем работать над санкциями. Как вы знаете, мы уже согласовали одиннадцатый пакет и теперь наша основная задача – убедиться, что все страны-члены ЕС могут эффективно заморозить активы олигархов и организаций из санкционного списка.

Сейчас в Европейском Союзе заморожено 24,3 миллиарда евро, но я продолжаю путешествовать по разным государствам-членам, чтобы сказать, что это хорошо, но – кое-где можно сделать больше. И я видел некоторые резервы несколько месяцев тому назад. К примеру, в Венгрии у нас было 3000 евро замороженных активов. Сейчас они приближаются к 900 миллионам.

В последние недели я чаще всего ездил в Грецию, Мальту, Кипр, чтобы сказать: "Эй, это странно – иметь 200 тысяч евро замороженных активов, когда в других странах-членах эта сумма составляет несколько миллиардов".

На Кипре – 100 миллионов. Там проживает огромное российское сообщество, и мы хотим продолжать оказывать давление, чтобы быть уверенными в правильном функционировании механизма санкций.

Возможно, часть этих 24 миллиардов удастся передать Украине, если мы сможем перейти от замораживания этих активов к их аресту и конфискации. Чтобы сделать это, нужно начать уголовное производство – как вы знаете, замораживание активов – это административное решение правительств, в отличие от конфискации. Там, где возможно, следует доказать, что имеет место уголовное преступление.

Кроме обвинений в отмывании денег и коррупции – в отношении лиц, с которыми связано замороженное имущество – я предложил также применить вторичные санкции. Если произойдет нарушение санкционных ограничений, мы должны обращаться в органы правосудия и потребовать конфискации имущества лиц, нарушающих санкции.

В Соединенных Штатах у людей из санкционных списков заморожено около 9 миллиардов долларов, и они попытались перевести 5 миллионов из этих средств, чтобы посмотреть, что произойдет – и теперь административное дело о заморозке активов стало уголовным преступлением [что может дать основания для конфискации].

Также предлагаю расширить список военных преступлений. И чтобы нарушение санкций стало преступлением более высокого уровня. Вот сейчас мы обсуждаем проект Директивы ЕС – чтобы всё это было имплементировано парламентами, и мы были уверены, что все страны-члены будут обращаться в органы юстиции, требуя ареста и, возможно, конфискации арестованных активов.

У нас заблокированы 207 миллиардов евро активов резервов Центрального банка России и других учреждений в Брюсселе, Люксембурге, некоторых инвестиционных банках Германии или Франции. Но это не то же, что заморозка активов из санкционного списка.

Эти активы невозможно использовать непосредственно, поскольку это собственность различных учреждений, и у нас нет оснований для их конфискации. Мы хотим уважать верховенство права, и даже если Россия нарушает закон, это не значит, что мы можем делать то же самое. Но если, например, в Брюсселе происходит управление этими активами и из них получается прибыль, то, что можно с ним сделать? Конечно, облагать налогом! И правительство Бельгии несколько недель назад решило, что собранные с этих доходов налоги будут направляться не в их бюджет, а в Украину. Конечно, это меньше 100 миллионов евро, но это уже нечто.

А еще сейчас мы пытаемся понять, возможно ли вообще забрать всю прибыль от этих активов [законным путем] в Союзный бюджет для последующей передачи средств в Украину. Мы говорим о примерно 3 миллиардах евро в год! Этот вопрос сейчас обсуждается. Существует много проблем с юридическими, политическими, мониторными аспектами. Но мы хотим продолжать работу над санкциями, заморозкой активов и поиском путей решения существующих проблем.

Мы впервые обсуждаем вопрос компенсации нанесенного войной ущерба, пока сама война еще продолжается, и мы уже наработали определенные инструменты. Мы будем собирать данные обо всём нанесённом ущербе, затем специальная комиссия будет проверять их на достоверность, после чего будет выплачиваться компенсация. По возможности, мы хотели бы сделать это за счёт российских активов.

Если некоторые лица, компании, организации, страны – помогают нарушать санкции, и этому есть прямые доказательства – то, конечно, мы будем на это реагировать. Сейчас мы пытаемся наработать законодательный процесс с тем, чтобы иметь инструменты для привлечения причастных к ответственности. Возможно, эти лица будут напрямую включены в санкционный список.

И мы видим смысл в том, чтобы спецпредставитель по соблюдению санкций Дэвид ОСаливан отправился в разные страны, чтобы объяснить, что участие кого-либо в войне против Украины – недопустимо. Это только начало процесса.

В США также есть специальный представитель, контролирующий соблюдение санкций, и они с ОСалливаном работают вместе.

Конечно, всегда есть люди, которые пытаются из всего извлечь выгоду, включая, к сожалению, и войну. Также есть и те, кто хочет помочь России. Но у нас постоянно появляется все больше [юридических] инструментов, чтобы на это реагировать, и мы продолжим это делать.

У нас [руководящие институты Евросоюза] нет реальных разведывательных возможностей на своем уровне. В настоящее время мы работаем на основе всей информации, поступающей от государств-членов ЕС, потому что разведывательные службы находятся в них. Возможно, когда-то и у нас будут собственные инструменты, не знаю, но пока мы только собираем имеющиеся данные и координируем действия.

Лично моя реакция как еврокомиссара по вопросам юстиции была такой: утром, когда стало известно об инциденте [с подрывом дамбы Каховской ГЭС], я созвонился с Костиным [генеральным прокурором Украины], чтобы проговорить две вещи. Во-первых, я внимательно выслушал его описание ситуации. По его словам, это не бомбардировка, а, скорее всего, минирование дамбы присутствовавшими там российскими силами. Это звучит логично, но для того чтобы делать выводы, нам необходимы доказательства.

И во-вторых, я должен был убедиться, что Украина работает в тесной кооперации с Международным уголовным судом, потому что это должно быть не только внутреннее, а именно международное расследование. Я знаю, что Карим Хан в тот момент был в одной из стран Латинской Америки, но Украина и МКС были в контакте. Я не знаю о результатах их расследований, но это общие расследования.

Пока ни американские коллеги, ни ООН не могут высказать чёткое осуждение, поскольку все ждут реальных доказательств. Вы помните, возможно, ситуацию с "Северным потоком-2": тогда тоже звучало много разных заявлений. И как комиссар по вопросам юстиции, я не могу реагировать через 10 минут с момента инцидента, все должно быть взвешено.

Мне хорошо известна украинская позиция, и у меня нет других объяснений того, что произошло. Конечно, россияне во всем обвиняют Украину. Мы видели, что есть также обвинения в том, что дамба уже была частично разрушена из-за постоянных обстрелов.

Я хочу быть очень открытым с вами. Моя задача заключается не в том, чтобы говорить, кто виноват, а кто нет, а в том, чтобы предоставить всем прокурорам и судьям все необходимые инструменты для выполнения их работы.

Некоторые люди считают, что до 24 февраля Украина была одной из самых коррумпированных стран мира. В такой оценке я не уверен: среди стран Европы – да, однозначно, но чтобы во всем мире… [улыбается].

Однако мы действительно видели очень много проблем в Украине до начала полномасштабной войны. Вы знаете, что ЕС, США, многие другие партнеры – предоставляли ряд рекомендаций измениться, активно бороться с коррупцией, строить независимую судебную систему и так далее. Сейчас на пути внедрения ассоциации с ЕС мы поставили перед Украиной ряд чётких требований. И я хочу сказать уже сейчас: прогресс очевиден. Теперь нам нужно тесно сотрудничать вместе, чтобы убедиться в эффективности проводимых реформ.

Хочу сообщить вам, что мы поручили разным ведомствам, таким как Европол, бороться со всеми возможными махинациями. И Украина будет рассматриваться как часть общей юридической системы, чтобы мы могли вместе наработать, возможно, какие-то соглашения по борьбе с коррупцией.

Я обсуждал то же самое и с американскими коллегами. Они будут делать то же со своей стороны, чтобы удостовериться, что при реализации каких-либо инвестиционных проектов со стороны Украины не будет никаких злоупотреблений.

Сейчас мы еще находимся в самом начале этих процессов, но реконструкция и покрытие нанесенного войной ущерба требуют безумных средств. И вы должны это ясно понять: продолжая масштабную поддержку Украины, нам нужно продемонстрировать людям, что мы уделяем вопросам целевого использования денег значительное внимание.

Например, я узнал, что в Украине 11 разных органов отвечают за борьбу с коррупцией. Но ведь это не самое эффективное решение. Однако мы понимаем, что в этом есть и доля нашей ответственности: поскольку это, видимо, по нашим предыдущим рекомендациям вы решили назначить столько ответственных лиц [смеётся].

Теперь мы должны работать в чёткой связке, чтобы эта работа была эффективной.

Для того, чтобы иметь более чёткое понимание нашего видения, вы можете просмотреть новое, четвёртое издание отчёта по верховенству права в Европе, который мы только что опубликовали. Он покрывает четыре основные сферы: сбалансированность и эффективность системы правосудия, борьба с коррупцией, свобода печати и защита журналистов от преследования, а также все системы сдержек и противовесов в институциональном порядке. Там изложены наши пожелания ко всем 27-странам-членам, и это именно то, что мы хотим воспроизвести [в Украине].

При этом, повторюсь, мы понимаем, что когда в стране идёт война, проводить некоторые реформы непросто. Но Украина уже сейчас показывает прогресс на пути к переменам".