FinNews.ru перепечатывает статью, опубликованную в ЖЖ "kungurov".

Эх, Сталина на них нет – пожалуй, это наиболее частая фраза, которой собеседники сегодня резюмируют обсуждение "свинцовых мерзостей дикой русской жизни". Сталин превратился в фигуру мифологическую, объект поклонения, практически божество, одним словом – бренд. И чем дальше дорогие россеяне наблюдает прелести "демократии", тем больше они тоскуют по "твердой руке отца народов". Быть сталинистом стало модно – подрачивают на Сталина не только пенсионеры советской закваски и погононосцы, мнящие себя "государственниками", но и офисные хомячки, домохозяйки, политизированные студенты и даже мелкие буржуа. Я однажды с удивлением обнаружил, что из шести сотрудников штаба "Единой России", работавших со мной в одном кабинете, пятеро были сталинистами, из которых троих можно было охарактеризовать, как ярых сталинистов, возбуждающихся от фраз типа

"олигархов – в ГУЛАГ, коррупционеров – к стенке, Ксюшу Собчак – в колхоз на перевоспитание". Феномен этого бытового сталинизма легко объясним. В массовом сознании быдла электората Сталин – это такой русифицированный аналог супермена из американских комиксов, который появится из ниоткуда в самый нужный момент, пошинкует злодеев, разгребет за нами все дерьмо и тут же растворится в ночи.

Спешу разочаровать – этот образ не имеет ничего общего с ныне покойным и не имеющим шанса воскреснуть лицом по имени Иосиф Виссарионович Сталин (Джугашвили). Реальный Сталин никакого волшебства не совершал, и феномен его успеха, как государственного деятеля, заключается в том, что он умел заставить людей работать. Не берусь судить, насколько Иосиф Виссарионович был марксист, но труды Маркса он изучал. По мне, там неимоверно много бесполезной шелухи, но все же основная линия в марксовых рассуждениях читается довольно четко: основа экономики и источник существования цивилизации – труд, капитал – овеществленный труд, эксплуататор – владелец средств производства, присваивающий результаты труда множества эксплуатируемых. Если при капитализме часть труда эксплуатируемых присваивается капиталистом, то социализм – это такое устройство общества, где овеществленный труд не присваивается отдельными лицами, а распределяется среди тех, кто его производит, то есть является общественным достоянием.

Однако большое значение в данном случае имеет еще и производительность труда. Грубо говоря, если 10 свободных человек производят материальных благ на 100 рублей, то даже если они воспользуются плодами своего труда в полной мере, на каждого выйдет по 10 рублей. За это же время капиталист, нещадно эксплуатируя 100 своих рабочих, получит доход в 10.000 рублей. Пусть он присвоит себе половину, но оставшиеся деньги будут поделены из расчета 50 рублей на одного трудящегося. То есть механическое уничтожение капиталистов не делает трудящихся богаче, а зачастую происходит даже наоборот, потому что капиталист – это не просто паразит, но и мотиватор к труду. Жажда наживы заставляет капиталиста увеличивать не столько норму эксплуатации, сколько производительность труда путем технического усовершенствования средств производства. В этом Маркс видел прогрессивную роль капитализма. Общество, быстро накапливающее капитал, становится более развитым технически, научно, культурно, военно. А общества примитивные (традиционные), но мало производящие, остаются бедными и, говоря современным языком, неконкурентоспособными, пусть даже духовно и социально они более гармоничны, чем раздираемые конфликтами индустриальные общества.

Что произошло в Светской России в результате Октябрьской революции? Вместе с классом капиталистов исчез мощнейший трудовой стимул для масс. Особенно явно это проявилось в сельском хозяйстве. Крестьяне при царе страдали от безземелья, что приводило к постоянным голодовкам. Значительная часть земельного фонда была сосредоточена в крупных хозяйствах, которые давали товарный хлеб (он и шел на экспорт). Бедное крестьянство было не в состоянии прокормить само себя. Хлеб же земледельцы вынуждены были продавать для того, чтобы заплатить подати и купить самое необходимое в хозяйстве. Грубо схема выглядела так: мужик брал в аренду землю у помещика и отдавал ему половину урожая, а оставшееся проедал. Помещик таким образом получал товарное зерно, продавал, а выручку прожигал в парижах и баден–баденах.

После революции крестьянство получило в свое распоряжение помещичий, монастырский и казенный пашенный фонд, то есть задача прокормить себя этим решалась вполне, а особых стимулов для наращивания производства у земледельцев не было. Государство же остро нуждалось в зерне, которое было важнейшим экспортным ресурсом. Выход был найден в системе так называемых "ножниц цен", когда государство, как монополист, устанавливало низкую закупочную цену на зерно, а промышленные товары наоборот стоили очень дорого. Однако эта система встретила мощное сопротивление снизу. Ситуация усугублялась тем, что появилось массовое кулачество, которое контролировало большую часть зерна. Кулаки стали просто "придерживать хлеб", создавая дефицит, что приводило к росту цен на свободном рынке, где они намеревались выручить за него справедливую цену. В 1927 г. возник кризис хлебозаготовок, который не был преодолен в последующие два года. В итоге к концу 20–х ситуация сложилась, казалось бы, безвыходная:

– бедное крестьянство не может дать хлеба (производительность труда крайне низкая);

– кулачество не хочет (нет стимула);

– предложить крестьянам потребительские товары в обмен на зерно нет возможности, потому что все свободные ресурсы направляются на создание индустриальной базы (средства создания средств производства);

– в городах введены карточки на хлеб, продукты дорожают, рабочие недовольны;

– государство теряет значительную часть ожидаемых доходов от экспорта зерна в связи с падением мировых цен на зерно;

– Запад не только не хочет предоставлять кредиты СССР, но даже вводит так называемую "золотую блокаду" – отказывается торговать с нами за золото.

Это был действительно критический момент нашей истории, советский проект мог рухнуть в 1929 г. Именно в это время реальная власть в ходе жесточайшей борьбы, подробности которой мы опустим, оказывается в руках у Сталина. Следуют решительные репрессии против кулачества. Кулаки вовсе не были прирожденными эксплуататорами и контрреволюционерами, жаждавшими падения советской власти и возвращения помещиков (ага, они кулаков же и задушат первыми). Нет, крестьянин – эгоист по своей природе, кулак – это эгоист в квадрате, он желает получить материальные блага, а интересы государства для него есть абстракция. Это мы с вами понимаем, что без государства деревня жить не может, а кулаки видят лишь то, что власть принуждает их сдавать хлеб по очень низкой цене и не в состоянии обеспечить их потребительскими товарами. В итоге амбары ломятся от зерна, а в городах дело идет к голодным бунтам.

Всяким там плакальщикам задним числом про тирана Сталина, переломавшего хребет русскому крестьянству, я предлагаю представить свой вариант решения проблемы – заставить деревню отдать хлеб за бесценок. Иного инструментария, кроме внеэкономического принуждения тут нет и быть не может. Однако кулаков никто в расход не пускал, и даже не сажал, хотя по действующему УК соответствующую статью всегда можно было найти – тут и спекуляция, и подстрекательство, и вредительство, и антисоветская агитация, и много еще чего. Нет, кулаков с семьями в общем случае выселяли в отдаленные районы, где предоставляли возможность трудиться на благо себя и общества. Разве что в политических правах они до 1936 г. были поражены. Кстати, в борьбе с кулачеством государство опиралось вовсе не на репрессивный аппарат (он был ничтожно мал для выполнения этой масштабной работы), а на беднейшее крестьянство.

Далее происходит коллективизация. Смысл ее предельно прост – создать крупные хозяйства, способные не только прокормить своих членов, но и дать большой прибавочный продукт. Колхозы, если говорить сегодняшним языком, стали потребителями услуг МТС (машинно–тракторных станций), а в результате роста механизации росла и производительность в сельском хозяйстве.

Колхоз, как говорится, дело добровольное. Вначале, конечно, с революционным задором в колхозы всех загоняли чохом. Обжегшись, власть вожжи ослабила, и в 1932–1933 гг. наблюдался значительный отток крестьян из колхозов, но уже к середине 30–х коллективизация была в целом успешно завершена. Для стимулирования вступления в колхозы государство применило очень эффективный в данном случае регулятор – налоговую политику. Проще говоря, единоличников задушили налогами. А для колхозов наоборот, государство постепенно подняло закупочные цены, причем к концу 30–х годов они уже превысили мировые цены, что сделало экспорт зерна нерентабельным. Впрочем, необходимости в этом уже не было.

Теперь давайте посмотрим на все это в таком разрезе. Кулак – это, по–нынешнему говоря, эффективный собственник, инициативный, предприимчивый, трудолюбивый. Бедняк – как бы лентяй, лузер, пропойца. Ну, в любом случае, неконкурентоспособный субъект. Между тем Сталин, задавив эффективных кулаков и сделав ставку на неэффективных бедняков, добился колоссального роста производительности труда. Это в свою очередь позволило высвободить и миллионы рабочих рук для растущей промышленности (только в годы первой пятилетки 8,5 миллионов крестьян переселились в город). Ежели отбросить всякое политическое и идеологическое трололо, то дело сводилось к мотивации к труду как экономическими, так и внеэкономическими методами. Проще говоря, Сталин понимал человеческую природу и умел заставить людей эффективно работать. Особенно наглядно это воплотилось в промышленности, но тема эта столь обширна, что касаться ее не буду. В результате именно СССР в 30–е годы показал темпы роста экономики, совершенно недостижимые для капиталистических стран, как следствие – доходы населения с 1929 по 1937 г. выросли, если не ошибаюсь, в пять раз.

Еще один важный фактор, без которого советский экономический взлет был бы невозможен – концентрация капитала. Сконцентрирован он был, разумеется, в руках государства. Апологеты невидимой руки рынка сколько угодно могут кудахтать про неэффективность государства, но факты таковы: в 30–е годы в СССР произошло взрывное накопление капитала (в дальнейшем он тоже возрастал, но меньшими темпами), а последние 20 лет при рынке и всевозможных свободах капитал тает. Помимо физической утраты средств производств происходит еще и утечка капитала финансового – то есть "эффективные собственники" тупо вывозят наворованное честно распиленное куда подальше. Остановить этот процесс рыночными методами невозможно в принципе, у капитала нет национальности и родины, нет родины и у капиталиста. Это еще дедушка Маркс сказал, и был прав.

Так вот, давайте представим, что бы сделал любой трезвомыслящий эффективный собственник в 1929 г., будь то собственник отечественный (допустим, нэпман или кулак) или забугорный инвестор. Кто бы стал вкладывать свои кровные денежки в строительство Сталинградского тракторного завода? Да никто и никогда! Просто потому, что спрос на трактора близок к нулю. А если спрос и появится (в случае, если кулаки начнут выжимать с земли "неэффективных" бедняков и создавать крупные хозяйства), то гораздо рентабельнее будет на первых порах закупать фордовские трактора по 300 баксов, навернув сверху 20%. Через 10 лет по мере роста спроса уже можно подумать об отверточной сборке, а там, глядишь, и лицензионное производство разворачивать. Но все это только в том случае, если капитал (инвестиционный) есть. А ежели его нет? Ну, на нет и суда нет.

Из моего окна видно целых три завода, которые загнулись именно потому, что золотой инвестиционный дождь их почему–то обошел стороной. Стоит только объявить о строительстве мегамаркета – инвесторы из числа ритейлеров в очередь выстраиваются, а вот заводы, обслуживающие нефтянку, в смысле инвестиций непривлекательны. Нефтяные компании предпочитают иметь дело с зарубежными партнерами, и вовсе не потому, что за бугром делают лучше и дешевле. Как раз наоборот, вся выгода в том, что если ты размещаешь заказ на производство буровой платформы на Кипре (Кипр, как известно, родина слонов), то туда утекает миллиард долларов, из которых треть идет на строительство самой платформы, а две трети оседает на оффшорных счетах "эффективных собственников". Ибо эффективному собственнику глубоко пох, что будет с работниками тюменского судостроительного и судоремонтного заводов. Да и сама буровая платформа вовсе не обязательно поплывет в Баренцево море, а отчалит как раз в сторону Кипра, поскольку там открыты крупные шельфовые месторождения и спрос на масштабные изыскательские работы уже намечается. И пох эффективному собственнику, что в Мурманской области три тысячи нефтяников окажутся без работы. Главное – прибыль. Вот ведь какой парадокс – чем выше рентабельность гигантов отечественной индустрии, тем больше они инвестируют… в Кипр. А чем больше они инвестируют в Кипр, тем выше их рентабельность, и тем менее они отечественные.

Ну, так вот, снова вернемся в 1929 г. Государство (читай – Сталин) одной рукой сгоняет крестьян в колхозы, а другой уже монтирует закупленные за границей станки на Сталинградском тракторном. Говорите, спроса нет на трактора? Неграмотные крестьяне не умеют эксплуатировать сложную технику? Не беда, еще первый трактор не сошел с конвейера, а правительство уже приняло постановление об организации повсеместно машинно–тракторных станций (МТС). Кадры ускоренными темпами куются ФЗУ и Осавиахимом. Концентрация капитала в руках государства позволила использовать его рационально – нет ни нужды в тысячах трактористов, ни самих тракторов, а государство уже готовит нужные кадры, инвестируя колоссальные средства в систему образования.

Думаю, многие уже догадались, что третий фактор советского экономического чуда – планирование. Еще никто не слыхал такого слова – колхоз, а участь крестьянства уже предрешена: решение о строительстве Сталинградского тракторного принято в 1926 г. Еще цветет и пахнет НЭП, на улицах бродят толпы безработных, но решение принято. Разумеется, СТЗ был не единственным предприятием, выпускающим трактора, а лишь первым. Итог этих усилий: в 1929 г. с конвейера в Сталинграде сошел первый советский трактор, в 1932 г. импорт тракторов в Советский Союз был прекращен, в 1934 г. на Ленинградском тракторном заводе начат выпуск трактора "Универсал", который стал первой советской машиной, идущей на экспорт. За предвоенное десятилетие выпуск тракторов в СССР составил более 700 тысяч штук, что составило порядка 40% их мирового производства.

В 1930 г. десятки миллионов крестьян еще ходят в лаптях, но в Коломне уже разворачивается производства патефонов. Зачем, неужели ничего важнее нет? Нет, все-таки планирование – великая вещь! Было запланировано даже превышение плановых инвестиций, пардон за тавтологию. Напомню, что заграница нам денег на индустриализацию не давала, торговала – да, но ни о каких кредитах речи не шло. Индустриализация осуществлялась за счет внутренних ресурсов, то есть за счет труда десятков миллионов советских граждан. Энтузиазм, трудовой порыв, "Догоним и перегоним!", соцсоревнование и все такое прочее. Но всякий труд оплачивается, а в СССР к тому же в оплате труда доминировал не уравнительный принцип (повременная оплата, характерная для тогдашнего капитализма), а сдельная система. Чем больше произвел – тем больше получил – очень даже рыночно. Заставить работать человека из–под палки невозможно, хотя до сих пор многие тупые ебланы либерасты уверены, что все великие стройки социализма были осуществлены трудом заключенных, а оставшиеся на свободе работали за почетную грамоту, талоны на водку и из–за страха оказаться в ГУЛАГе.

Так вот, для того, чтобы нарастить инвестиции в тяжелую промышленность, в годы первой пятилетки был включен печатный станок, в результате чего рост денежной массы вдвое превышал рост производства потребительских товаров. Причем тут патефоны? А это тогда был элемент престижа вроде джинсов в 70–е годы или видеомагнитофона в начале 80–х. Импортные джинсы до начала их производства в СССР стоили на черном рынке порядка 200 рублей, из которых 20 рублей была их потребительская стоимость, а 180 рублей стоил престиж. С патефонами была схожая история. В 20–е годы доходы рабочих (про крестьян вообще умолчим) не позволяли мечтать о патефонах, а в 30–е номинально зарплата стала быстро расти, но при этом возник дефицит ширпотреба. Как следствие – у людей возникли накопления, которые они стали тратить на престиж. Правда, к концу 30-х патефоном уже никого было не удивить – он стал обыденностью и в доме колхозника (который, как трендят либерасты, денег вообще не видел, а работал за трудодни, отоваривая последние хлебом и картошкой). Да и о лаптях, основной всесезонной обуви крестьян, к тому времени было забыто. Ага, вечером патефон в окно и танцы во дворе, парни в блестящих сапогах и пинжаках, дамы в туфлях и платьях по городской моде. Это результат поднятия закупочных цен на сельхозпродукцию. Разумеется, из общественных фондов крестьяне тоже получили немало – образование, медобслуживание, соцобеспечение.

Поднятие цен было плановым, и с точки зрения рентабельности абсурдным. С позиции эффективности, как она понимается сегодня, закупочные цены надо было оставить низкими, а зерно гнать на экспорт, выручая валюту. Но тут расчет был иной: во второй половине 30–х начался массовый выпуск потребительских товаров, и для того, чтобы на них появился спрос, государство как бы в ущерб себе подняло закупочные цены для колхозов (большинство населения до 60–х годов, напомню, проживало в деревне). В итоге возник спрос на продукцию легкой промышленности, то есть емкость внутреннего рынка возросла многократно, и спрос был удовлетворен отечественной промышленностью.

Все вышесказанное, как говорится, присказка с целью определить три кита сталинского рецепта экономического чуда – мотивация к труду, концентрация капитала, системное планирование. И вот теперь я как бы представил себя Сталиным в Кремле. Кто там ликует по этому поводу? Ой, рано ребята… Щас вы у меня хлебнете коллективизации и индустриализации.

Как заметил товарищ Вассерман, советские люди жили ради будущего, а нынешнее поколение рассеянцев живет за счет прошлого. Для тех, кто не в силах этого осознать, приведу конкретный и очень приземленный пример. Есть у меня в Москве одна знакомая семья. Дед с бабкой всю жизнь ишачили на заводе (каком, не помню), отец с матерью поначалу тоже где–то работали, потом нагрянула свобода и демократия, работать стало негде, мать подалась чем–то торговать, отец таксовал, на еду как бы хватало. В 1999 г. они съехали на историческую родину куда–то под Псков (как истинные мАсквичи, они были приезжими). Сынуля с горем пополам закончил универ, поработал на расслабоне офисным хомячком пару лет, женился и даже обзавелся дитем. Вот тут он впервые столкнулся с реальной жизнью – денег не хватает, работать он не умеет (в университете этому не учат, сами понимаете), а жить хочется красиво.

Тогда он поступил на первый взгляд абсурдно – вообще перестал работать (не работает уже 8 лет), и при этом жизнь его вполне наладилась. Дело в том, что в этот момент как раз померла его московская бабка и единственному сынуле и внучку достались две двухкомнатные квартиры в Москве, дачка и тачка (папина). Тот сдает эту жилплощадь, имея таким образом месячную ренту порядка 60 тыс. руб., а живет на даче, тупо лежа на диване перед телевизором и попивая пивко. Он поистине счастлив, даже тачку купил новую. При этом он ругает "вонючий совок", где не было дешевых импортных джипов, баночного пива, спутникового ТВ, швабоды, и к тому же проклятый тоталитарный режим всех заставлял работать на заводах за гроши. С искренней гордостью говорит, что дрова колол последний раз лет пять назад, за него с готовностью это делают гастарбайтеры, снимающие дом по соседству. Себя он считает "белым человеком", а работа, как он утверждает, любит черножопых.

Узнаете типичного рассиянца образца XXI века? Дело не в отдельном паразите, который не работает, а живет лучше, чем два поколения его предков, вкалывавших по 8 часов 6 дней в неделю. Дело в том, что так же мечтают жить и гастарбайтеры из соседнего дома и те "белые" замкадские соотечественники, что вкалывают поболе "черножопых". Труд для подавляющего большинства представителей поколения Next, свято уверенного, что "жить надо в кайф" – это досадная помеха, вынужденная необходимость, как многие надеются, временная.

Вот вам пример – успешный коммерсант Илья Варламов (он же известный zyalt), с гордостью утверждает: "Главное – это, конечно, лень. Сначала мне было лень делать диплом. И я собрал архитектурную студию, чтобы она его делала. Похоже, у меня есть организаторские способности (...) в 2000 году появилась другая компания, которая занялась компьютерной визуализацией. И она стала крупнейшей в России. А потом мне вообще стало лень работать. И я построил такую вертикаль власти, чтобы тратить на работу не больше 20% времени. Так сейчас и живу. Путешествия, спорт – это в основном, работа – по минимуму".

Кстати, ссылка любопытная – шеренга юных дарований бизнеса, и все крутятся в сфере торговли, рекламы, медиа, дизайнерства и интернет сервиса. Ну, вы поняли – там, где особо напрягаться и рисковать не надо. Чё то я ни одного молодого героя капиталистического труда не знаю, который бы обанкротившийся завод поднял, или того паче – новое производство замутил, как Генри Форд, который в дырявом гараже свои первые авто собирал. Нет, я ничего лично против Варламова не имею, может быть, при личной встрече мы бы с ним мило побеседовали про широкоугольные объективы и поляризационные фильтры. Просто констатирую факт – наше мировоззрение кардинально отличается: я считаю, что человеческая сущность раскрывается в осознанном труде, он считает высшей формой самореализации развлечение и отдых. Правда, Варламов представляет себя, как общественного деятеля, но его общественная деятельность – форма развлечения, например, сейчас этот московский мажор прикола ради баллотируется в мэры Омска. Ну–ну, 5% он со своим "трудолюбием" вполне может наскрести, если вообще осилит путь до финиша, в чем я крайне сомневаюсь.

Так вот, себя я на месте Сталина вполне могу представить, и отдаю себе отчет, что меня с моими взглядами на жизнь (см. выше) люто возненавидят успешно самореализующиеся варламовы (и вообще весь "креативный класс"), тупые прожигатели бабушкиных квартир и те, кому нечего прожигать, но очень хотца. То есть, откровенно говоря, меня возненавидит большинство за то, что я намерен прекратить халяву в масштабах всей страны, тупо пережигающей нефтедоллары на ширпотреб. Моя цель (напомню, что я как бы воскресший Иосиф Сталин) – превратить общество потребления в общество созидания. Для тех, кто не понял, говорю проще: работать вы теперь будете много, и не в уютненьких офисах, а в колхозах и на заводах, а получать будете мало, потому что работать придется ради будущего. Теперь самое страшное: дешевого импортного ширпотреба, включая айфоны и джипы не будет, потому что нефтедоллары пойдут не на удовлетворение вашего потребительского угара, а на оснащение заводов, на которых вам придется работать. Кто–то заикнулся про отпуск в Таиланде? Да, пожалуйста, если тайцы будут принимать к оплате рубли, потому что ни одного пункта обмена валюты в стране не будет уже через неделю после моего прихода к власти. Ну что, товарищи сталинисты, вы уже не так рады возвращению отца народов?

В комментариях к прошлому посту многие умники начали гнать пургу про то, что России новая индустриализация не нужна, и вообще сталинские методы не проканают, потому что в эпоху постиндустриализма рулят информационные технологии, генная инженерия и прочая нано–лабуда. Я не хочу никого конкретно обидеть, но так могут рассуждать только люди с совершенно разрушенным сознанием, абсолютно не способные улавливать связь между явлениями в окружающем мире.

Открою страшную тайну: нет никакого постиндустриализма (и не было никогда), а есть лишь мировое разделение труда: Азия дымит трубами, выдавая на гора миллионы тонн стали, чугуна, алюминия, цемента, новозеландские фермеры пасут на лугах коров, обеспечивая маслом четверть мира, их австралийские коллеги множат стада овец, потому что шерсти потребно все больше и больше. Из Абадана один за другим отчаливают танкеры, из Буэнос–Айреса сухогрузы с зерном, пакистанцы и индийцы в три смены ишачат на фабриках, обеспечивая мир рубашками, китайцы заваливают прилавки всех континентов джинсами, бразильские рабочие выдают на гора миллионы автопокрышек и т.д. И лишь где–то там, в уютненьких офисах североатлантических мегаполисов смакуют свой исторический закат обленившиеся белые post–industrial people, которые постят в Твиттере тупую х…ету про всепобеждающие информационные технологии со своих айфонов по пути в аэропорт, чтобы провести уик–энд на Филиппинах, занимаясь серфингом. И этих людишек просто распирает от самодовольства, потому что на их доски нанесено супердорогое нанопокрытие для лучшего скольжения по волне.

Что с того, что Facebook стоит столько же, что и "Газпром"? Без фейсбуков–твиттеров люди прекрасно проживут, а вот без "Газпрома" у вас дома не будет света, тепла, воды, и даже айфоны перестанут работать, потому что человеку для жизни нужно мегаватты электроэнергии, миллионы тонн нефти, стали, чугуна, цемента, пшеницы, риса, масла, стекла, целлюлозы, пластика, керамики, шерсти и полиэтилена, а когда все это есть, можно еще немножечко вай–фая и GPS в авто.

Упражнение для тех, кто совсем уж оторвался от реальности. Возьмите любимый макбук и напишите в столбик 100 вещей, без которых невозможно ваше физическое выживание и элементарный комфорт: электроплита и чайник, лампочка и автомобиль, мебель, трусы и туфли, кепка и зонтик, микроволновка и лифт, компьютер и сотовый телефон, часы и зажигалка, …. Думаю, топливные элементы для водородного концепт–кара никто не упомянул. Теперь сделайте следующее: отметьте в этом списке сотни самых важных вещей те, на которых красуется гордая надпись Made in Russia. Вот, например, у меня в квартире только молоток и штангенциркуль отечественного производства, хотя последний еще Made in USSR, так же как и стол, за которым я сейчас сижу (вся остальная мебель из Икеи).

Итак, неосталинизм – это вам не хрен собачий, а именно индустриализация (или реиндустриализация, если хотите), то есть теперь придется все, что вас окружает, делать самим. Ну, не совсем все, конечно, айфоны, как вещь малозначимую, можно и за границей закупать, но для этого туда надо что–то продать, иначе придется обойтись без модного электронного фетиша. Про нефтяную халяву я убедительно прошу вас забыть. Тем, кто плохо знаком с экономической историей, я напомню несколько примечательных фактов: в 1901 г. Российская империя является крупнейшим поставщиком нефти на мировой рынок, а через 45 лет СССР чуть не встревает в третью мировую войну из–за нефти, Сталин всеми силами добивается у Ирана нефтяной концессии, угрожая в противном случае отторжением северных территорий, занятых Красной Армией, где к тому времени провозглашены независимый Южный Азербайджан и Курдистан. Американцы в ответ отказываются уходить из Китая и Европы, начинается Холодная война… А все потому, что Советский Союз испытывал ощутимый нефтяной голод – бакинские нефтепромыслы истощены, волжские маломощны, сибирские еще не разведаны.

Пионер промышленной нефтедобычи – США из ведущего поставщика во второй половине ХХ века стремительно превращается в крупнейшего импортера углеводородов. Индонезия, бывшая в начале прошлого века четвертым по значению после России, США и Мексики источником нефти, а после членом ОПЕК, сейчас уже импортирует черное золото. И эту реальность никакими разговорами про постиндустриализм не перешибить.

Теперь разберемся с теми дурачками, которые уверены, что самые жирные сливки снимает тот, кто вкладывается в науку и прочие ноу–хау, а черножопые узкоглазые ишачат у станков за миску риса. Поясняю: только промышленность создает спрос на прикладные научные разработки, и только наличие мощной индустриальной базы делает эти разработки рентабельными. Тупое вваливание денег в науку, всякие там Сколково и технопарки без наличия индустриальной базы – это распил бабла, бескорыстная помощь развитым странам, и не более того.

Ровно год назад я написал текст "Диагноз – скорая смерть", который в совокупности прочитало порядка миллиона человек, где скептически отозвался о "Суперджете". Селигерские выкормыши, конечно, тут же взвыли, что "Суперджет" – это наше все, что Россия щас похоронит "Боинг" и завалит весь мир своими супер–пупер революционными авиалайнерами. Вот, мол, уже итальянцы заключили контракт на 100 машин. Давайте вернемся к теме. Зайдя по ссылке, вы увидите, что с 2008 г. произведено 4 опытных и 9 серийных самолетов. С момента завершения госиспытаний и получения сертификата прошло 14 месяцев. Какое, пилять, серийное производство со скоростью 0,64 единицы в месяц? Это, сцуко, даже штучным производством нельзя назвать!

Теперь давайте подобьем бабки. В проект "Суперджет" правительство ввалило 1,4 миллиарда долларов наших, то есть налогоплательщиков, денег (брехня про частных инвесторов, как вы понимаете – голимый пиздёж). Стоимость SSJ 100–95 35,4 млн долларов, SSJ 100–95LR предлагается за 36,2 млн. Рентабельность, допустим 10% (хотя это очевидная фантастика, но пусть будет так хотя бы в мечтах), то есть чистая прибыль с одной единицы порядка 3,5 миллионов североамериканских тугриков. При существующих темпах производства окупаемость проекта будет достигнута более чем через 50 лет. Но поскольку модель устареет значительно раньше, можно констатировать, что наши денежки Путин и Ко благополучно просрали. Давно пора признать: русские за два десятилетия швабоды и рынка уже превратились в папуасов, которые способны лишь менять нефть на бусы айфоны и "боинги". Впрочем, и в области нефтедобычи северные папуасы уже впали в непреодолимую технологическую зависимость от Запада, на рынке нефтесервисных услуг безраздельно господствуют иностранные компании.

Так вот, представьте себе, что мудрое правительство во главе с мудрым Путиным постановило ввалить сто пицот мильонов баксов в науку и нанотехнологии. Допустим, в этом деле некими гениями достигнуты прорывные открытия. Далее происходит следующее: поскольку отечественная высокотехнологическая промышленность издохла, реализованы эти достижения могут быть только за рубежом. Гении, не будь дураками, меняют прописку и паспорта на более актуальные и денежки налогоплательщиков опять тю–тю, а закордонные буржуи, контролирующие индустрию, на халяву приобрели ноу–хау, которые вам же, папуасы, и будут продавать, воплощенные в потребительские товары. Иных вариантов нет, не было и не будет, пока воскресший товарищ Сталин не вытряхнет вас из офисов и бутиков и заставит вкалывать.

Главную проблему я вижу именно в ломке мировоззрения десятков миллионов тупых и ленивых приматов. В 30–е годы у Сталина такой проблемы не было, убеждать людей в том, что труд есть первейшая потребность, не было нужды. Крестьяне приучены к тяжелому, можно сказать, каторжному труду с малолетства, рабочие тоже паразитами не были. Классическая модернизация (это не то, о чем балаболит Айфоня) есть переход от аграрного уклада к индустриальному, и возможен он благодаря колоссальной энергии бывших крестьян, которые готовы много работать за гроши. СССР совершил модернизационный переход в 30–е годы, Китай его совершает сегодня. Количество бесполезных интеллигентов в Советской России было ничтожно мало и погоды они не делали. К счастью, этот сраный "цвет нации" по большей части добровольно свалил из совдепии и благополучно канул в небытие. О чем действительно можно сожалеть, так это о потере таких выдающихся инженеров, как Зворыкин или Сикорский (впрочем, они к интеллигенции отношения не имели). Но тут не столько проблема политического неприятия большевизма, сколько технологическая отсталость России. Ну, не мог Сикорский при всей своей гениальности и трудолюбии реализовать свои проекты в России. Ведь по сути прорывный вертолет Vought–Sikorsky 300 – это воплощенный в металле его русский проект 1909 г. Впрочем, не смотря на эту потерю, СССР в 50–80–е годы уверенно выигрывал у США вертолетную гонку и каждый третий вертолет в мире был советского производства. Кстати, стесняюсь спросить, почему за последние 20 лет отечественное вертолетостроение не запустило в серию ни одной новой модели, продолжая эксплуатировать лишь советские наработки? Впрочем, я отвлекся.

Мотивация к труду – это действительно проблема в современных условиях, общество уже не имеет резерва роста в виде трудолюбивой крестьянской массы, поглощаемой бурно растущими городами. Кто занимался реальным производством, тот знает, как тяжело заставить людей работать на совесть. Очень давно я руководил маленьким производственным отделом в фирме, занимающейся организацией выставок. В подчинении у меня были две девицы, дипломированных дизайнера. Я, хоть и был вытурен со второго курса училища, занимался разработкой наружной рекламы, а они тупо резали самоклеющуюся пленку и мастырили штендеры и баннеры по моим эскизам. Так вот, они совершенно спокойно могли не выйти на работу, а потом одна заявляла, что к ней мама приехала и ей надо было уделить ей внимание, а другая лепил совершенно безумные отмазки, при этом глаза у нее были в кучу и перегаром разило за версту. Дело объяснялось просто: первая в свои 25 лет до сих пор находилась на содержании у своей мамочки, и потому потеря работы ее страшила меньше, чем гнев родительницы, а вторая в 22 года уже смекнула, что хорошо жить она будет лишь тогда, когда охмурит богатого мужика и тусила по злачным местам. В общем, не мудря особо, решила пробиваться к счастью пиздой, пардон за мой французский. Самое неприятное было то, что уволить их было не в моих силах, потому как одна засранка была пристроена по протекции главбуха, а папа другой был другом детства генерального директора. На мои предложение выгнать мерзавок нах начальство равнодушно пожимало плечами: нас, дескать, их работа устраивает. На самом деле работал за них я, а потом мне это надоело, и я уволился. Кто говорит, что мужики работают лучше? Они, пилять, бухают лучше…

Теперь самое интересное. Лучшими работниками за всю мою карьеру рекламиста были… курсанты военного училища. В армии вместе с комбатом я закрутил самый масштабный бизнес–проект в своей жизни – он меня прикрывал, а я вместо несения воинской службы днем бегал по городу и искал заказчиков, а ночами проектировал оформление витрин и фасадов. Комбат выделял мне "рабов" из числа курсачей, которые официально числились в нарядах на хозработы. О, с каким усердием они вкалывали, хотя за свой труд не получали ни копейки. Но вы сами понимаете: лучше заниматься оформлением витрин вдали от начальства, чем сортиры драить или мешки с цементом таскать. К тому же я сразу ставил их в такую колею: план на день – такой–то, сделал – свободен, гуляй по городу, шали с девками, развлекайся, схалтурил – будет доложено комбату и ко мне в "рабство" больше наряда не будет. Это вызывало такой энтузиазм, что дневную норму "рабы" выполняли к обеду, после чего с полным правом наслаждались на гражданке свободой. С тех пор я понимаю, что внеэкономические методы мотивации к труду могут быть гораздо более эффективными, чем экономические, а в комплексе они вообще дают взрывной эффект. Парадоксально, но лучше люди работают не тогда, когда ты им создашь максимально комфортные условия, а когда, фигурально выражаясь, находятся на грани голодной смерти (в этом случае еще очень важно поставить их судьбу в жесткую зависимость от результатов своих личных усилий).

Если объяснить еще короче, то инстинкт самосохранения (присущий, как отдельному индивиду, так и обществу в целом) мобилизует народ на трудовой подвиг куда эффективнее, нежели алчность (инстинкт обладания). Поэтому меня совершенно не пугает "Большой пиздец" (БП), которым обывателя стращают все, кому не лень, в том числе и я сам. Более того, я считаю БП крайне полезным, потому что только в критической ситуации у социально, умственно и духовно гнилого рассиянского быдла может проснуться воля к жизни. Ну, а ежели пациент подохнет – так пускай лучше быстро, сил уже больше нет наблюдать окружающую срань.

В следующий раз я расскажу, как конкретно воскресший товарищ Сталин будет уничтожать в обществе паразитизм (как явление, а не в смысле "к стенке поставить олигархов").

Продолжение статьи: "Если бы я был Сталиным. Часть 2".